Неточные совпадения
— Жестокие, сатанинские
слова сказал
пророк Наум. Вот, юноши, куда посмотрите: кары и мести отлично разработаны у нас, а — награды? О наградах — ничего не знаем. Данты, Мильтоны и прочие, вплоть до самого народа нашего, ад расписали подробнейше и прегрозно, а — рай? О рае ничего нам не сказано, одно знаем: там ангелы Саваофу осанну поют.
— Вы говорите об какой-то «тяготеющей связи»… Если это с Версиловым и со мной, то это, ей-Богу, обидно. И наконец, вы говорите: зачем он сам не таков, каким быть учит, — вот ваша логика! И во-первых, это — не логика, позвольте мне это вам доложить, потому что если б он был и не таков, то все-таки мог бы проповедовать истину… И наконец, что это за
слово «проповедует»? Вы говорите:
пророк. Скажите, это вы его назвали «бабьим
пророком» в Германии?
Особенная эта служба состояла в том, что священник, став перед предполагаемым выкованным золоченым изображением (с черным лицом и черными руками) того самого Бога, которого он ел, освещенным десятком восковых свечей, начал странным и фальшивым голосом не то петь, не то говорить следующие
слова: «Иисусе сладчайший, апостолов славо, Иисусе мой, похвала мучеников, владыко всесильне, Иисусе, спаси мя, Иисусе спасе мой, Иисусе мой краснейший, к Тебе притекающего, спасе Иисусе, помилуй мя, молитвами рождшия Тя, всех, Иисусе, святых Твоих,
пророк же всех, спасе мой Иисусе, и сладости райския сподоби, Иисусе человеколюбче!»
— «Ангелов творче и Господи сил, — продолжал он, — Иисусе пречудный, ангелов удивление, Иисусе пресильный, прародителей избавление, Иисусе пресладкий, патриархов величание, Иисусе преславный, царей укрепление, Иисусе преблагий,
пророков исполнение, Иисусе предивный, мучеников крепость, Иисусе претихий, монахов радосте, Иисусе премилостивый, пресвитеров сладость, Иисусе премилосердый, постников воздержание, Иисусе пресладостный, преподобных радование, Иисусе пречистый, девственных целомудрие, Иисусе предвечный, грешников спасение, Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя», добрался он наконец до остановки, всё с большим и большим свистом повторяя
слово Иисусе, придержал рукою рясу на шелковой подкладке и, опустившись на одно колено, поклонился в землю, а хор запел последние
слова: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя», а арестанты падали и подымались, встряхивая волосами, остававшимися на половине головы, и гремя кандалами, натиравшими им худые ноги.
— Пушкин всегда и при всем. Это великий
пророк… Помните его
слова, относящиеся и ко мне, и к вам, и ко многим здесь сидящим… Разве не о нас он сказал...
В этих
словах евангелиста Иоанна сказалась вся правда греческих метафизиков и ветхозаветных
пророков.
— Ах, да! — отвечал он, — да, Иса святой
пророк, […Иса святой
пророк… — Иисус Христос в Коране назван Мессия Иса.] Иса божий
слова говорил. Как хорошо!
— Не наречен был дерзостным
пророк за то, что он, ревнуя, поревновал о вседержителе. Скажи же им: так вам велел сказать ваш подначальный поп, что он ревнив и так умрет таким, каким рожден ревнивцем. А более со мной не говори ни
слова о прощении.
Она заплакала. Так или нет
Изгнанница младая говорила,
Я утверждать не смею; двух, трех лет
Достаточна губительная сила,
Чтобы святейших
слов загладить след.
А тот, кто рассказал мне повесть эту, —
Его уж нет… Но что за нужда свету?
Не веры я ищу, — я не
пророк,
Хоть и стремлюсь душою на Восток,
Где свиньи и вино так ныне редки,
И где, как пишут, жили наши предки!
Так, вероятно, в далекие, глухие времена, когда были
пророки, когда меньше было мыслей и
слов и молод был сам грозный закон, за смерть платящий смертью, и звери дружили с человеком, и молния протягивала ему руку — так в те далекие и странные времена становился доступен смертям преступивший: его жалила пчела, и бодал остророгий бык, и камень ждал часа падения своего, чтобы раздробить непокрытую голову; и болезнь терзала его на виду у людей, как шакал терзает падаль; и все стрелы, ломая свой полет, искали черного сердца и опущенных глаз; и реки меняли свое течение, подмывая песок у ног его, и сам владыка-океан бросал на землю свои косматые валы и ревом своим гнал его в пустыню.
Прошу великого
пророка,
Да праха ног твоих коснусь,
Да
слов твоих сладчайша тока
И лицезренья наслаждусь!
Небесные прошу я силы,
Да, их простря сафирны крылы,
Невидимо тебя хранят
От всех болезней, зол и скуки;
Да дел твоих в потомстве звуки,
Как в небе звезды, возблестят.
— Намедни, как ты хворала, матушка, ронжински ребята ко мне в келарню старчика приводили. В Поломских лесах, сказывал, спасался, да лес-то вырубать зачали, так он в иное место пробирался… И сказывал тот старчик, что твое же
слово: по скорости-де скончание веку будет, антихрист-де давно уж народился, а под Москвой, в Гуслицах, и Господни свидетели уж с полгода ходят — Илья
пророк с Енохом праведным.
А вы, о гости Магомета,
Стекаясь к вечери его,
Брегитесь суетами света
Смутить
пророка моего.
В паренье дум благочестивых,
Не любит он велеречивых
И
слов нескромных и пустых:
Почтите пир его смиреньем,
И целомудренным склоненьем
Его невольниц молодых.
Самоуверенность, с какою обыкновенно изрекал свои приговоры Ардалион Полояров, показывала, что он давно уже привык почитать себя каким-то избранником, гением, оракулом,
пророком, вещания которого решительны и непогрешимы; он до такой степени был уже избалован безусловным вниманием, уважением и верою в его
слова, что требовал от всех и каждого почтительного благоговения к своей особе, принимая его в смысле необходимо-достодолжной дани.
Слова из стихотворения А. С. Пушкина «
Пророк» (1826...
Пророк ощущает в своих
словах и делах не свою волю, но веление Божие, и именно этой способностью делать себя «послушной тростью в руках книжника-скорописца» и отличается служение
пророка.
Жизнь святых, подвижников,
пророков, основателей религий и живые памятники религии: письменность, культ, обычай,
словом, то, что можно назвать феноменологией религии, — вот что, наряду с личным опытом каждого, вернее вводит в познание в области религии, нежели отвлеченное о ней философствование.
У
пророков Израиля мы постоянно встречаем такие
слова: и сказал мне Бог.
То, что
пророк принимает от Бога, должно быть им творчески воплощено в
слове, пересказано, и в этом смысле и боговдохновенные писания
пророков есть все-таки род литературного творчества.
Чудеса даже творит премерзкий, якобы от Господа бываемые — ложных
пророков воздвигает, влагая в уста их словеса неправды, якобы
слово Господней истины».
Хоть и знали люди Божьи, что Софронушка завел известную детскую песню, но все-таки слушали его с напряженным вниманием… Хоть и знали, что «из песни
слова не выкинешь», но
слова: «нашли
пророки книгу» возбудили в них любопытство. «А что, ежели вместо зюзюки он другое запоет и возвестит какое-нибудь откровение свыше?»
В сенях встретила приезжего прислуга, приведенная в тайну сокровенную. С радостью и весельем встречает она барина, преисполненного благодати. С громкими возгласами: «Христос воскресе» — и мужчины и женщины ловят его руки, целуют полы его одежды, каждому хочется хоть прикоснуться к великому
пророку, неутомимому радельщику, дивному стихослагателю и святому-блаженному. Молча, потупя взоры, идет он дальше и дальше, никому не говоря ни
слова.
— Про это и попы не знают, какое у нежити обличие, — отозвался на эти
слова звонкоголосый мужичок и сейчас же сам заговорил, что у них в селе есть образ
пророка Сисания и при нем списаны двенадцать сестер лихорадок, все как есть просто голыми бабами наружу выставлены, а рожи им все повыпечены, потому что как кто ставит
пророку свечу, сейчас самым огнем бабу в морду ткнет, чтоб ее лица не значилось.
— Все уныло копошатся в постылой жизни, и себе противны, и друг другу. Время назрело, и предтеч было много. Придет
пророк с могучим
словом и крикнет на весь мир: «Люди! Очнитесь же, оглянитесь кругом! Ведь жизнь-то хороша!» Как и Иезекииль на мертвое поле: «Кости сухия! Слушайте
слово господне!»
Слова эти не подходят для
пророка и не будут им услышаны, сердце его ранено судьбой человека, народа, мировой истории, в этом его активизм, его неспособность к квиетизму.
Он —
пророк русской революции в самом бесспорном смысле этого
слова.
Степан Сидорович оказался
пророком — Аннушка вскоре по прибытии в столицу вышла замуж за канцелярского писца, который с ее
слов и строчил послания княгине, и за них последняя, конечно, не оставалась в долгу и присылала гостинцы и деньги.
И потому Христос, употребляя
слово закон — «тора», употребляет его, то утверждая его, как Исаия и другие
пророки, в смысле закона бога, который вечен, то отрицая его в смысле писанного закона пяти книг. Но для различия, когда он, отрицая его, употребляет это
слово в смысле писанного закона, он прибавляет всегда
слово: «и
пророки», или
слово: «ваш», присоединяя его к
слову закон.
Кто бы подумал, что эти сильные
слова написаны отцом социал-демократии, а не германским империалистом,
пророком интернационализма, а не германской национальной идеи?
В некоторых же списках, не принятых церковью, стоит прибавка: «
пророки» с союзом «и», а не «или»; и в тех же списках при повторении
слова закон прибавляется опять: «и
пророки». Так что смысл всему изречению при этой переделке придается такой, что Христос говорит только о писанном законе.
Всякий
пророк — учитель веры, открывая людям закон бога, всегда встречает между людьми уже то, что эти люди считают законом бога, и не может избежать двоякого употребления
слова закон, означающего то, что эти люди считают ложно законом бога ваш закон, и то, что есть истинный, вечный закон бога.
Когда он говорит (Лук. XVI, 16): «закон и
пророки до Иоанна Крестителя», он говорит о писанном законе и
словами этими отрицает его обязательность.
В первых
словах он говорит: закон и
пророки, т. е. писанный закон; во-вторых, он говорит просто: закон, следовательно закон вечный.
Стало быть, ясно, что здесь противополагается закон вечный закону писанному [Мало этого, как бы для того, чтобы уж не было никакого сомнения о том, про какой закон он говорит, он тотчас же в связи с этим приводит пример, самый резкий пример отрицания закона Моисеева — законом вечным, тем, из которого не может выпасть ни одна черточка; он, приводя самое резкое противоречие закону Моисея, которое есть в Евангелии, говорит (Лука XVI, 18): «всякий, кто отпускает жену и женится на другой, прелюбодействует», т. е. в писанном законе позволено разводиться, а по вечному — это грех.] и что точно то же противоположение делается и в контексте Матфея, где закон вечный определяется
словами: закон или
пророки.
Христос по отношению к закону Моисея и еще более к
пророкам, в особенности Исаии,
слова которого он постоянно приводит, признает, что в еврейском законе и
пророках есть истины вечные, божеские, сходящиеся с вечным законом, и их-то, как изречение — люби бога и ближнего, — берет за основание своего учения.
Будет то царство бога, царство мира, которое обещали все
пророки и которое близилось при Иоанне Крестителе, и которое возвещал и возвестил Христос, говоря
словами Исаии: «Дух господень на мне, ибо он помазал меня благовествовать нищим и послал меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето господне благоприятное» (Лук. IV, 18—19; Исаии LXI, 1—2).
— Поддержи хоть ты меня, добрый китаец. Ты молчишь, но ты мог бы сказать кое-что в мою пользу. Я знаю, что у вас в Китае вводятся теперь разные веры. Ваши торговцы не раз говорили мне, что ваши китайцы из всех других вер считают магометанскую самой лучшей и охотно принимают ее. Поддержи же мои
слова и скажи, что ты думаешь об истинном боге и его
пророке.
Эти варианты дают историю толкований этого места. Смысл один ясный тот, что Христос, так же как и по Луке, говорит о законе вечном: но в числе списателей Евангелий находятся такие, которым желательно признать обязательность писанного закона Моисеева, и эти списатели присоединяют к
слову закон прибавку — «и
пророки» — и изменяют смысл.
У древних евреев, у
пророков, у Исаии —
слово закон, тора, всегда употребляется в смысле вечного, единого, невыраженного откровения — научения бога.
Попадья глухо заволновалась; вероятно, она пришла в себя, и ей нужно было что-то сказать, но вместо
слов из горла ее выходил глухо отрывистый хрип. О. Василий отнял руки от лица: на нем не было слез, оно было вдохновенно и строго, как лицо
пророка. И когда он заговорил, раздельно и громко, как говорят с глухими, в голосе его звучала непоколебимая и страшная вера. В ней не было человеческого, дрожащего и в силе своей; так мог говорить только тот, кто испытывал неизъяснимую и ужасную близость Бога.
Когда он говорит: «не делай того другому, что не хочешь, чтобы тебе делали, в этом одном — весь закон и
пророки», он говорит о писанном законе, он говорит, что весь писанный закон может быть сведен к одному этому выражению вечного закона, и этими
словами упраздняет писанный закон.
Если бы Христос говорил о законе писанном, то он и в следующем стихе, составляющем продолжение мысли, употребил бы
слово: «закон и
пророки», а не
слово закон без прибавления, как оно стоит в этом стихе.
Это моление шло за нас и за наше избавление, когда им, может быть, лучше было бы молиться за свое от нас избавление, и я, архиерей, присутствовал при этом молении, а отец Кириак отдавал при нем свой дух богу и не то молился, не то судился с ним, как Иеремия
пророк, или договаривался, как истинный свинопас евангельский, не
словами, а какими-то воздыханиями неизглаголанными.
Словами: «закон и
пророки до Иоанна» Христос упраздняет закон писанный.
Замечательна история текста стихов 17 и 18 по вариантам. В большинстве списков стоит только
слово «закон» без прибавления «
пророки». При таком чтении уже не может быть перетолкования о том, что это значит закон писанный. В других же списках, в Тишендорфовском и в каноническом, стоит прибавка — «
пророки», но не с союзом «и», а с союзом «или», закон или
пророки, что точно так же исключает смысл вечного закона.
Христос не мог утверждать весь закон, но он не мог также и отрицать весь закон и
пророков, тот закон, в котором сказано: люби ближнего как самого себя, и тех
пророков,
словами которых он часто высказывает свои мысли.